Дневник матери 18-летнего добровольца: параллельные реалии, культ смерти и сданный экзамен

... Спасает работа.

Правда, она погружает в официальную версию новостей - в ту, что от министров, главкома, президента, послов, экспертов... Отсутствие корреляции (мягко говоря) между этими новостями и моими реалиями просто вырубает.

Там - о мотивации миллионом,  а тут - тебе друзья на тактические очки деньги сбрасывают.

Там - про новое вооружение от партнеров,  а тут - у него автомат на 8 лет старше меня, при том, что мне без пяти минут 50!

Там - снова о помощи от партнеров, которую они сняли с вооружения у себя,  а тут - давно просроченная и списанная партнерами граната чуть ли не в руках разрывается в «учебке», потому что в «учебки» отправляют именно такое, списанное.

Там - «денежное обеспечение войска в приоритете»,  а здесь - бронежилет весит около 17 кг, и придется купить другой, такой же качественный, но легче, за собственные несколько десятков тысяч. А аптечки очень хорошие - волонтерские.

Там - «открыт еще один рекрутинговый центр, и еще второй, и пятый-десятый»,  а тут - в блиндаже в «учебке» такой же доброволец-контрактник, откровенно психически больной, в прямом смысле почти каждую ночь какает в штаны. Хорошо, хоть в свои... И это же в каком-то из этих  рекрутинговых центров его убедили подписать контракт (или это он рекрутеров убедил?) и помогли ВВК нарисовать  полную пригодность! 

От этих непересекающихся параллелей хочется кричать на весь мир или кому-то втащить...

Того же хочется и от диванно-медийных рассуждений о плохой армии в стилистике «...все военные пьют и игроманят, они идут туда за деньги или их «наловили в бусики», их плохо учат, их вообще не учат, они мясо, все командиры идиоты, а во всем виноваты луганские/донецкие/русскоязычные в произвольной комбинации».

«Плохо учат», говорите?

О Мироне

Когда позже в госпитале сын здоровой рукой разбирал огромный баул, пересланный товарищами, вытащил из него несколько аккуратно сложенных конспектов.

«У тебя же сроду таких конспектов не было - ни в школе, ни в училище», - говорю.

«Потому что здесь информация полезная и нужная», - отвечает.

А за несколько дней до этого, по телефону: «Судя по тому, что Мирон (позывной изменен. - «ОстроВ») жив, нас очень хорошо учили и я сдал экзамен по медицине на отлично».

Какое счастье, в который раз думаю, что существует специальная терминология. Когда говоришь «травматическая ампутация» - это меньше бьет по голове, чем словосочетание «руку оторвало». А «задвохсотившийся» чуть нивелирует ужасность слова погиб.

У Мирона травматическая ампутация руки. У сына ранение значительно легче. Сыну берцы до сих пор замазаны Мироновой кровью, она не отмывается, и смотрю, хоть они и качественные, он их выбросит.

«Я все делал по протоколу, как учили», - рассказывает, как накладывал турникеты, тащил товарища, как делал выводы, можно ли давать ему таблетки. Как заносил Мирона в блиндаж - дав ему его оторванную руку, чтобы держал, потому что она так в блиндаж не проходила; и как Мирон от этого потерял сознание.

Признает, что так учат не везде - повезло. И некоторые из мобилизованных не воспринимают даже качественное обучение - обреченно смотрят будто сквозь инструкторов и боятся, боятся, боятся будущего.

«Если все делать как учили, больше шансов выжить», - говорит.

О культе

Кажется, это кара Божья за мой подростково-юношеский национализм. Сын нафарширован им так же, как я в юности. Только в моей юности не было войны, и за свой национализм не надо было платить смертью, мучениями или пленом. А теперь все время это кажется мне прямым путем к смерти.

Одна только молитва украинского националиста чего стоит!!!

«…В боях, в тюрмах рости мене до ясних чинів для тебе.

І в чинах тих хай знайду смерть,

Солодку смерть в бою за тебе,

І розплинуся у тобі я i вічно житиму в тобі,

Свята Україно моя, відвічна й непоборна».

- Ты понимаешь, что это культ смерти? - спрашиваю.

- Это культ Независимости, - отвечает.

- Смерть - это страшно, это безвозвратно, это самое страшное, - говорю.

- У нас в стране все давно уже перестали относиться к смерти так, как ты, мама.

А потом еще:

- Мы подписывали документ - ну, как нас хоронить, если придется. Я выбрал кремацию.

- Боже мой! А еще там какие варианты были?

- Ну, с батюшкой... Или на усмотрение родственников...

- Ты мог выбрать - на усмотрение родственников?! Чтобы я тебя похоронила!

Молчит.

А еще, до того:

- Выжить можно. Выжил же твой дед во Вторую мировую.

- Мой дед был авиационным механиком!!!

- Ну вот, видишь... Есть категория специальностей, где больше шансов выжить...

Кажется, если мою психику взять за 100 процентов - то в нее уже напичкано всего этого процентов на 150-160... И хочется брать его руками, набирать пригоршнями и выбрасывать из себя прочь.

Ольга Кобылянская писала в «Земле»: «Они ели, чтобы работать, и работали, чтобы есть».

Я покупаю антидепрессанты, чтобы работать, и работаю, чтобы покупать антидепрессанты.

Анна Гамова, для «ОстроВа»

Первую часть дневника читайте Здесь